Введение.

Имена собственные представляют периферийную,  промежуточную сферу языка, в которой тесно переплетаются лингвистические и экстралингвистические факторы. Ономастика является разделом языкознания, вызывающим интерес как у лингвистов, так и у историков, психологов, социологов, и это не случайно.  Изучение имен собственных позволяет не только глубже проникнуть в языковую систему, но и ближе ознакомиться с мифологией, бытом, мировоззрениями и системой жизненных ценностей того или иного народа (или группы народов, если речь идет о языковой семье). Среди разделов ономастики особую ценность представляет  антропонимика как наука, наиболее тесно связанная с человеческим сознанием, и объект ее изучения, человеческие имена собственные, менее подвержен влиянию геофизических факторов, чем, к примеру, изучаемые топонимикой географические названия. В то же время материал антропонимики более разнообразен и обширен,  чем предмет изучения теонимики (имена божеств) или зоонимики, рассматривающей клички животных.

В настоящее время этимология имен собственных привлекает все более пристальное внимание ученых по всему миру, отчасти благодаря развитию таких лингвистических дисциплин, как социолингвистика и лингвокультурология, тесно связанных с изучением проблемы наречения имени в различных культурах и на разных этапах становления человеческого самосознания. Метафизической стороне именования посвящен целый ряд исследовательских работ, среди которых можно назвать «Бытие – Имя – Космос» А. Ф. Лосева и «Имена» иер. Павла Флоренского.

Лингвистический аспект изучения древних имен собственных также небезынтересен – по меньшей мере по двум причинам. Имена собственные составляют один из наименее подверженных изменениям, стабильных и архаичных лексических пластов, что позволяет со значительной долей вероятности восстанавливать лексические единицы, существовавшие в дописьменную эпоху. С другой стороны, личные имена являются единственным, уникальным материалом, на основании которого возможно восстановить устную речь людей прошлого – как известно, практически все письменные памятники так или иначе подвергались позднейшей обработке и корректировке, и потому вполне вероятно, что зафиксированные в них языковые единицы относятся к более поздней эпохе, чем может показаться.

Среди германских языков готский занимает особое положение, как древнейший, зафиксированный в письменных памятниках (Библия Ульфилы, 4 век). Готские имена сохранились в латинской и греческой транскрипции у римских историков, в ряде купчих, договоров и других документов, что позволяет с достаточной точностью определить, как звучало то или иное имя и соотнести звуковую форму с тем, как эти же имена писались на готском языке.

 

                                                                              

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть I

1. Имя собственное как явление языковой действительности

Ономастика представляет собой хотя и периферийный, но крайне важный и ценный раздел языкознания. Его важность для исследований лингвистического характера определяется тем, что именно в областях сохраняются архаизмы, устаревшие формы, утраченные в языке в целом, появляются инновации и разрабатываются новые тенденции и пути языкового развития. Помимо этого, однообразие, регулярность и частая повторяемость ономастического материала создают крайне выгодные условия для анализа действия разнообразных аналитических процессов, обобщения имен собственных по различным критериям и признакам и, следовательно, для формирования новых языковых элементов.

Если рассматривать имена в общем историко-культурном контексте, их ценность проявляется еще и в том, что они являются своеобразными  индексами. Солмсен охарактеризовал nomina propria как «зеркало культуры»[1], отражающее наиболее престижные понятия, особый статус имен собственных в мифопоэтической модели мира, реконструкция этнографических и культурных реалий на материале имен. Возможность взаимного корректирования лингвистических и культурно-исторических данных создает чрезвычайно благоприятные условия для комплексного изучения языка и культуры.

Термин «имя собственное» появился впервые в греческом языке, где ονομα κυριον, что впоследствии было переведено на латынь как nomen proprium, означало «более реальное (подлинное) имя» (a ‘genuine name’), «являющееся именем в большей степени, чем другие слова». Термину ονομα κυριον противополагался другой – προσιγοπια,  или «аппеллятив», «название», призванный обозначать то, что в современной лингвистике именуется «имя нарицательное». Существуют самые разнообразные определения и толкования, с разных сторон освещающие явление, известное нам как «имя собственное», или личное имя. К примеру, Милл настаивал на том, что именами (proper names) следует считать только те слова, которые являются «ничего не значащими метками, призванными отличать одну вещь от другой».[2] Он приводит в пример город Дартмут (Dartmouth) и пишет: «Город мог быть назван Дартмут потому, что расположен в устье реки Дарт (англ. mouth – рот, устье). Но тот факт, что город расположен в устье этой реки, не является частью значения слова «Дартмут». Если река будет засыпана песком или землетрясение изменит направление течения, название города может и не измениться. Поэтому географическое расположение не является сигнификативным – в противном случае, название бы перестало употребляться, как только заключенное в нем соотношение с реальным фактом начало противоречить действительности».

Гардинер полемизирует с этим аргументом, доказывая, что название «Дартмут» включает в себя по меньшей мере свойство «нахождения в устье реки Дарт», хотя бы в коннотативном значении[3], иначе название «Дартмут» стало бы именем собственным только после того, как песок или землетрясение закончили бы свою разрушительную работу. В свою очередь, Гардинер представляет свое определение имен собственных. В первую очередь, замечает он, непременным условием для того, чтобы считать то или иное слово (сочетание слов) именем собственным, необходимо, чтобы данная единица была языковым фактом, а не речевым фактом – т.е. существовала в языке как лексическое единство и не использовалась говорящим как оформленный сегмент речи, не творилась в каждом речевом акте заново. 

Далее, исследователь проводит границу между т.н. «материализованными» и «свободными» именами собственными (‘embodied/disembodied’), подразумевая под первыми имена, соотносящиеся с совершенно конкретными явлениями действительности (людьми или местами) (Гомер, Попокатепетль), а под вторыми – звуковые сочетания, слова, рассматриваемые учеными в самых различных аспектах: этимологическом, частотном и т.д.  Безусловно, «свободные» имена собственные более многочисленны и представляют гораздо больший интерес для лингвистических исследований.
Кроме того, Гардинер также определяет различие между именами собственными и нарицательными в таких случаях: «Обычные слова, среди которых большую роль играют обобщенные названия (т.е. имена нарицательные), непосредственно передают информацию, имена собственные только снабжают ключом к информации»[4]. С этим утверждением соглашается и Есперсен, добавляя, что имена не только не являются «бессмысленными» (см. определение Милла), но, напротив, из всех существующих слов несут самую большую смысловую нагрузку[5].

В завершение Гардинер дает свое определение имени собственного, звучащее так: «Имя собственное – это слово (группа слов), осознаваемое как указывающее (или склонное указывать) на объект (объекты), с которыми оно соотносится исключительно посредством дистинктивного звучания, безотносительно любого значения, изначально присущего этому звуковому комплексу или приобретенного им через ассоциацию с указанным объектом или группой объектов». Несмотря на кажущуюся громоздкость и избыточность уточнений, необходимо согласиться, что таковое определение наиболее точно выражает главные отличительные особенности имен собственных.

Повышенное внимание исследователей  к ономастике объясняется особым положением имени собственного в языке, его промежуточному характеру. «Связь nomina propria c системой данного языка проявляется в оформлении nom.pr. как грамматических и словообразовательных категорий того языка, реализации в nom.pr. лексем данного языка. Вместе с тем nom.pr., конституирующиеся на основе апеллятивов, представляют собой самостоятельную сферу со свойственными ей закономерностями».[6] Примечательно, что имена собственные как особая подсистема языка осознавалась в глубокой древности (греческий стоик Хрисипп, живший в 3 в. до н.э. трактовал nom.pr. как автономную часть речи. Такого же мнения придерживался и Дионисий Тракс, (Thrax), ученик Аристарха, 2 в. до н.э.)

В зависимости от того, насколько ономастика взаимодействует с общеязыковой системой, исследователи выделяют три варианта:

1) Nomina propria тождественны апеллятивам (их грамматические и словообразовательные категории полностью совпадают)

2) Ономастика является особой областью языковой системы, получившей гипертрофированное развитие (например, имена собственные используют ограниченный набор грамматических средств, непродуктивных для апеллятивов и монополизированных для производства nom.pr.)

3) Имена собственные порывают с общеязыковой системой, вступают с ней в противоречие.

 

В современном обществе имя собственное как член классификационной системы номинации выполняет основную назывательную (назывную) функцию, реализующуюся в двух аспектах: дистинктивном (выделяющем индивида из коллектива) и интеграционном (объединяющем носителей одного имени собственного в общий класс), причем, как замечает Гардинер, для имен нарицательных первичной является способность к объединению предметов или явлений в класс, в то время как для имен собственных, несомненно, ведущую роль играет различительная функция. [7] В то же время, множество одноименных объектов не обладают никакими совместными свойствами, кроме общего nom.pr. Иными словами, имена собственные наглядно демонстрируют ситуацию, при которой код направлен сам на себя [code referring to code в терминологии Якобсона].

Совершенно иное положение сложилось в мифопоэтических традициях. Основатель функционализма в этнографии Малиновский выдвинул так называемую «теорию нужд» (needs)[8], согласно которой все элементы, составляющие культуру архаичного племени (включая самые разнообразные явления, от имен собственных до мифов) возникают как ответ (answer) на некоторый вопрос, продиктованный абсолютной, настоятельной потребностью. Исходя из этой концепции, наименование представляет собой «не игру или развлечение, а абсолютную необходимость, связанную с глубинной сущностью человека» [9]. Топоров писал: «наречение именем новорожденного принимает форму отгадывания его сущности, ср. возможность понимания первого элемента в индоевропейском слове для имени *ņ-men- как «в, внутри».[10]

Выбор в качестве объекта исследования именно двучленных имен собственных обусловлен двумя факторами. Во-первых, «ономастические композиты сохранились значительно в большем объеме, чем простые имена собственные, поскольку ассоциировались с определенной социальной стратой («страта – социальный слой или группа населения, объединенные имущественным, профессиональным или иным общим социальным признаком. От лат. Stratum – строй», БСЭ). Пулгрэм обозначил это так: «имена, с которыми нам прежде всего следует иметь дело, и которые мы найдём в исторических документах – это имена национальных вождей: аристократов, выдающихся горожан <…> из-за их социальной связи с высшими классами».[11]

Во-вторых, имена собственные подобной структуры в разных индоевропейских языках отражали приблизительно один и тот же период так называемой «военной демократии» (с военной дружиной во главе с вождём, определенными видами передвижения (колесницами) и вооружения, славой как наивысшей ценностью и т.п.) Брэдли пишет о том, что некоторые древнегерманские одночленные имена, привычные для нашего слуха, на деле являются сокращениями или производными от официальных, «настоящих» имен – чаще всего для этих целей бралась одна из двух основ и к ней прибавлялся суффикс –ila или, реже, -ika. Так, к примеру, имя Аудамер (Audamer) могло иметь уменьшительно-ласкательную форму Аудила (Audila) или Мерила (Merila), Вульфарикс (Wulfarieks) – Вульфила (Wulfila) или Рикила (Reikila). Но, добавляет автор, «также, как в наше время некоторых детей крестят с именами Гарри или Лиззи, эти готские уменьшительные формы часто использовались в качестве обычных, как в случае с епископом Вульфилой (Wulfila) и королем Бадвилой (Badwila), также называвшимся Тотилой (Totila).»[12]

            Ценность изучения готских имен состоит еще и в том, что они позволяют  в значительной мере восстановить устную речь древних германцев. Бецценбергер писал: «Язык, который предстает перед нами в готском переводе Библии, не может считаться настолько древним, чтобы из него могли произойти остальные германские диалекты. Мы знаем, что Библия Вульфилы была объектом непрерывной деятельности для готов, улучшавших и ухудшавших книгу посредством изменений текста, глосс и т.д. Эти изменения и дополнения были направлены на то, чтобы <…> восстановить существование прежних, утерянных образцов написания. Поэтому данный перевод Библии может быть ценен только как дающий представление о неком ядре работы готского епископа. В действительности же книга является результатом вековой, точнее, двухвековой работы. На то, что язык перевода Библии принадлежит, по меньшей мере, ко второй половине пятого столетия, указывают еще и единичные дополнительные заголовки, а о том, что именно на этом языке говорили готы во время господства в Италии,  можно судить по разделению текста на laiktjons, то есть отрезки текста, использовавшиеся при богослужении. В значительной степени язык остается одинаковым везде: в переводе Библии он такой же, как в Скиринс (SKEIREINS)[13], в календаре – такой же, как в документах из Ареццо и Неаполя»[14]. С другой стороны, Бецценбергер не добился с этой теорией значительных результатов. Из его исследований остается неясным, что из приведенных фактов: существования разнообразных школ клириков и толкователей в остготской империи, позднейших вставок, примечаний и разделений текста на laiktjons, является аргументом «за», а что аргументом «против» гипотезы остготского диалекта. Более того, господствующим осталось мнение, будто в языке готской Библии представлен действительно «диалект Вульфилы» четвертого столетия. И только Юлиан Кренмер начал свою работу «Трактовка первых композиционных членов в готском языке» словами: «В сохранившихся до нашего времени готских письменных памятниках пред нами предстает диалект остготов…».[15] Но работа Кренмера, которая, по словам Вреде, «с начала до конца основывается на предвзятом мнении и, тем не менее, по-видимому, стоит внимательного изучения», опять-таки не добавляет веских доказательств ни в пользу его и Бецценбергера теории, ни против ее». [16]

            Эту проблему можно решить, только рассмотрев внебиблейские языковые единицы времени правления остготов в Италии и, сравнив их с библейским диалектом, установить расхождения между ними. Этот внебиблейский материал не мог сохраниться в документах, ибо согласованность их языка с библейским наводит на мысль, что они, относясь к богослужебной сфере, были составлены на привычном и традиционном церковноготском письменном языке. Но необходимый материал широко представлен в многочисленных готских именах собственных. Для большинства готских имен имеются параллели в других германских языках. В большинстве случаев различия между готскими именами и их аналогами в родственных языках различия носят чисто фонетический характер, морфология же и семантика практически не различаются.

 

2. Комбинация элементов древнегерманских двучленных имен собственных.

            Проблема валентности отдельных элементов в составе nomina propria (т.е. их способность присоединять другие элементы слева и справа) часто игнорируется исследователями, и тем самым упускаются из вида весьма важные, а порой и единственные источники, позволяющие реконструировать те или иные древнегерманские фразеологические сочетания или поэтические формулы (кеннинги). Помимо этого, информация об особенностях сочетаемости компонентов дополняет морфологические и семантические сведения о двучленных именах собственных и позволяет под новым углом зрения рассматривать ономастические композиты. Безусловно, приходится считаться с тем фактом, что древнегерманский ономастический материал мог и не отображать некоторых реально существовавших типов, а также с тем, что отдельные имена не сохранились в ходе эволюции языка.

            При анализе распределения компонентов древнегерманских двучленных имен собственных в первой и во второй позиции следует принимать во внимание несколько факторов. Во-первых, назначение компонентов состоит в отсылке к определенному семантическому кругу и поэтому их значение может рассматриваться только в определенной степени обобщенности. Во-вторых, отождествляются формы с различными аффиксами, модифицирующими одну и ту же основу (например, *agina-, *agana-, *agila- и др.) и различными степенями аблаута (например, *bergō и *burgō). Кроме того, неизбежно абстрагирование от некоторых морфологически значимых аспектов: в частности, нейтрализуется оппозиция между посессивными и деривативным (к примеру, *grim- в первой позиции со значением «маска» и во второй – со значением «(имеющий) маску»).

На комбинаторные возможности компонентов древнегерманских имен собственных накладываются определенные запреты, из которых некоторые носят абсолютный характер (в том случае, если нарушаются языковые принципы сочетаемости морфологических классов слов) и не преступаются ни при каких условиях, другие же не столь категоричны. Некоторые принципы сочетания ономастических элементов:

а) Один и тот же элемент не может занимать как первую, так и вторую позицию в одном и том же имени, то есть исключаются тавтологические имена собственные,

б) Служебное слово или наречие могут занимать в имени исключительно первое место; не объединяются две несклоняемые части речи; некоторые разряды слов целиком исключаются из сложения nom.pr., как, например, личные формы глагола, местоимения, числительные в качестве второго члена; в мужских именах изначально употреблялись только masculina, а в женских feminina, neutra вообще не могли быть представлены во второй позиции (разумеется, за исключением посессивных композитов),

в) доминирующий в общегерманском синтаксический тип субъект-объект-глагол предполагал препозицию имени по отношению к глаголу,

 

            Независимо от приводимых выше ограничений, при комбинировании элементов имен собственных оказывается нереализованным очень большое количество возможных сочетаний. Показательно, что «ономастическое пространство языка не обладает способностью сплошного заполнения, в нем выделяются ключевые зоны, наиболее расположенные к производству имен <…> В 731 двучленном имени собственном, зафиксированном в нескольких (по крайней мере двух) древнегерманских ареалах, представлено 227 компонентов. Теоретически возможна ситуация, когда каждое имя состояло бы из двух различных компонентов;  в таком случае количество элементов достигало бы 1462» [17].Обнаруживается, что в двучленных именах собственных представлено 160 первых компонентов и 67 вторых, 47 компонентов (т.е. около 20 процентов) выступают как в первой, так и во второй позиции, то есть первых компонентов значительно больше (почти в 2,5), чем вторых. Из этого можно сделать вывод, что вторые компоненты, менее многочисленные и обладающие большей валентностью, выступают как носители семантики имен собственных, образуют ядро ономастических композитов,  в то время как первые компоненты играют роль модификаторов вторых членов. Эта гипотеза подтверждается также и рядом других наблюдений, в частности, гораздо большей максимальной валентностью вторых элементов. Так как они являются смысловым ядром nom.pr., их набор ограничен определенным числом понятий, первые же члены, используемые для трансформации и расширения их значений и выступающие в качестве зависимых компонентов словосочетаний, проявляют гораздо большее разнообразие в выборе тем. Заслуживает внимания то, что наиболее продуктивные вторые элементы по своему составу значительно отличаются от первых. В деривативных композитах второе место в большинстве случаев занимают лексические единицы, обозначающие принадлежность к роду, классу (*wulbaz ‘волк’, валентность 72, *bernuz ‘медведь’, валентность 20, *gastiz ‘гость’, валентность 5, *weniz ‘друг’, валентность 16, *mannz ‘человек’, валентность 7), или отглагольные образования, близкие им семантически (напр. *waldaz ‘властвующий’ = защитник и т.п.), а также отличающиеся высокой частотностью атрибуты, выражающие наиболее важные и значимые качества, свойственные мифологическо-героической модели мира (*rikaz ‘могучий’, валентность 50, *mēriz ‘знаменитый’, валентность 34, *berhtaz ‘блестящий’, [отсюда совр. Berta], *harduz ‘твердый’, валентность 4). Что касается посессивных композитов, то в них противопоставление первых и вторых элементов в значительной степени нейтрализуется вследствие морфологических причин («так как второй элемент является ядром композита, а не всего словосочетания, в котором центр тяжести перемещается на обозначение посессивности»[18]), и поэтому максимальная валентность характерна для одних и тех же композитов: ср. *harja- (28) и - *harjaz (40), *gaiza- (19) и -*gaizas (34), *heldjo- (15) и -*heldjō (25) и др.

Однако этот факт не должен заслонять различий между первыми и вторыми членами, сохранявшихся также и в посессивных композитах и объясняющихся, во-первых, актуальностью рассмотренного выше принципа, согласно которому второй элемент воспринимается как ядро композита (этим, в частности, вызвана высокая валентность - *munduz ‘защиту (имеющий)’, ‘защитник’ (29) при *mundu- (1),

- *rēdaz ‘совет (имеющий)’ (26) = ‘советник’ (26) при *rēda- (2),

-*bergō ‘защиту (имеющая)’ (25) при *bergo- (1),

-*gardjō ‘ограду (защиту) (имеющая)’ = ‘защитница’ при *gardjō- (1) и др.)

Во-вторых, функционированием некоторых элементов только в первой позиции, например, в антропонимах обозначения богов широко используются в качестве первого композита (*ansu- ‘ас’ (23), *albā- ‘эльф’ *ragina- ‘боги’ (13), *guda- ‘бог’ (11)) и отсутствуют на втором по той причине, что человека нельзя было назвать богом из религиозных и магических соображений. В-третьих,  высокая продуктивность первых членов связана с тем, что помимо семантической (информативной), в ряде случаев они приобретают и поэтическую, декоративно-орнаментальную функцию: к примеру,

*segez- ‘победа’ (29) или фигурирование

*þeuda ‘народ’ (19),

*hrōda ‘слава’ (18),

*auda- ‘счастье, богатство’ (16),

*ala- ‘весь’ (13)

только на первом месте или неодинаковую валентность элементов, обозначающих животных:

-*wulbaz ‘волк’ (72) при *wulba- (11),

-*bernuz ‘медведь’ (20) при *bernu- (8),

отсутствие обозначений кабана и орла на втором месте при *erbu- ‘кабан’ (15), *arnu- ‘орел’ (10), указывающая на различие в значении в зависимости от позиции: акцентирование внимания во втором члене на принадлежности к конкретному виду и выделение черт, типичных для данных представителей животного мира, в первом («сильный», «быстрый», «смелый», «безжалостный», «ловкий» и т.д.)

            Функционирование компонентов как в первой, так и во второй позиции, распределяется по трем группам:

а) обозначения животных:

*Wulba-bernuz ‘волк-медведь’  и  *Bernuz-wulbaz ‘медведь-волк’

б) обозначения битвы или войны, тавтологичные по своей природе:

*Badwo-heldjō  и  *Heldjo-badwō

*Gunþjo-heldjo и *Heldjo- gunþjo

в) обозначения престижных и значимых для героико-мифологической традиции признаков:

*Swenþa-rīkaz ‘сильный, могучий’ и *Rīka-swenþaz ‘могучий, сильный’

            К ним примыкают другие примеры, свидетельствующие о крайней гибкости и высокой вариативности древнегерманского сложения компонентов в именах собственных.

 

Первые элементы, обладающие наибольшей валентностью:

*segez- ‘победа’ (29)

*gunþjo- ‘битва’, *harja- ‘войско’ (28)

*ansu- ‘ас’ (23)

*gaiza- ‘копье’, *þeuda- ‘народ’ (19)

*hrōda- ‘слава’ (18)

*auda- ‘богатство’ (16)

*arnu- ‘орел’, *heldjo- ‘битва’ (15)

 

Вторые элементы, обладающие наибольшей валентностью:

-*wulbaz ‘волк’ (72)

-*rīkaz ‘могучий’ (50)

-*harjaz ‘войско’ (40)

-*gaizaz ‘копье’, *mēriz ‘знаменитый’ (34)

-*munduz ‘защита’ (29)

-*friduz ‘защита’ (28)

-*rēdaz ‘совет’ (26)

                                                                                                                      

Элементы, встречающиеся в обеих позициях:

*azinaz ‘очаг’, badwō ‘битва’, *baldaz ‘смелый’, *berhtaz ‘блестящий’, *bernuz ‘медведь’, *brandaz ‘меч’, *burgō ‘защита’, *dagaz ‘день’ и др.

 

3. Морфология древнегерманских двучленных имен собственных

            «При исследовании древнегерманских двучленных имен собственных возникает ряд трудностей, связанных с реальной сложностью самого материала, неизбежной при реконструкции. В частности, при соединении двух элементов в имени собственном появляются дополнительные грамматические связи по сравнению со сложением апеллятивов, ср. модель Them. Subst. + Subst. (существительное в косвенном падеже + существительное)*Austra-gautaz ‘востока гаут’ или ‘на востоке гаут’, или ‘с востока гаут’ [19]. При спайке и взаимодействии компонентов теряется часть информации, присутствовавшая во флексиях, при этом возрастает роль грамматической омонимии, к примеру, нейтрализуется оппозиция единственного и множественного числа (*Ansu-wulbaz ‘аса (асов?) волк’) и, таким образом, невозможно однозначное истолкование или идентификация членов имен собственных.

            С точки зрения грамматических отношений можно выделить четыре типа древнегерманских ономастических композитов:

1. Координативные (сочинительные с равноправными компонентами)

2. Детерминативные (с управлением и зависимостью одного члена от другого)

3. Посессивные (имена собственные со вторым членом, выраженным именем существительным и трансформированные в прилагательные, причем флексия второго элемента относится ко всему имени (имя цельнооформленно). Наиболее обобщенный смысл таких имен передается сочетанием ‘имеющий отношение к чему-либо (кому-либо)’

4. Композиты, в которых первый член  (в большинстве случаев, предлог) управляет вторым.

            В свою очередь, каждый из вышеуказанных типов делится на разряды.

            Координативные композиты подразделяются на две основные группы: субстантивные и адъективные.

            Первые «включают один семантический разряд имен – имена  собственные,  оба члена которых представляют обозначения животных»[20]  (к примеру, *Ehwa-wulbaz ‘конь, волк’, *Arnu-bernuz ‘орел, медведь’, *Hunda-wulbaz ‘собака, волк’)

            Адъективные же координативные комозиты не столь однообразны; наряду с одной моделью, объединяющей в себе два прилагательных (как правило, изображающих наиболее ценные качества в древнегерманской модели мира - *Ermana-rīkaz ‘великий, могучий’, *Gaila-mēriz ‘гордый, знаменитый’, *Rīka-harduz ‘могучий, твердый’ и т.п.), зафиксированы мелкие подгруппы, иногда представленные лишь одним примером, где в качестве первого элемента выступает порядковое числительное (*Fruma- rīkaz ‘первый, твердый’), а в качестве второго – причастие (*Aþana-geldaz ‘благородный, стоящий’, *Ermuna-geldaz ‘великий, стоящий’)

            При анализе детерминативных композитов следует иметь в виду, что важнейшей особенностью германских имен было то, что первоначально в качестве вторых членов мужских имен выступали только masculina, в качестве женских – feminina, следовательно, все композиты среднего рода практически исключались. Этот принцип дольше всего сохранился в англосаксонском ареале, в 8 веке перестал быть актуальным для верхне- и нижненемецких областей, и в еще более ранний период был замещен совершенно иным принципом образования имен собственных у северных германцев, западных франков, готов и лангобардов. Этот способ заключался в том, что «при помощи флективных изменений мужское имя трансформировалось в женское и наоборот»[21].

            Кроме того, в детерминативных композитах замечается и еще одна особенность: в качестве вторых членов выступали, как правило, одушевленные существительные. Единственное исключения составляют обозначения деревьев, например, *Hrōda-widuz ‘славы дерево’, *þeuda-lendō ‘народа липа’, которые можно объяснить только учитывая их специфическую природу: по сути своей это имена-кеннинги, при переводе которых следует учитывать поэтические традиции древних германцев.

            Тем самым в разряд детерминативов не могут входить имена собственные со вторыми членами, выраженными обозначениями битвы, силы, оружия, защиты, войска, гнева и т.п. – они относятся к поссесивным композитам.

            Детерминативы, подобно координативным композитам, распадаются на две группы:

а) композиты с управлением, первый член которых зависит от второго, выраженного именем существительным (*Alba-weniz ‘эльфа друг’, *Erbu-daniz ‘дерева датчанин’, *Widu-gastiz ‘леса гость’, *Isa-wulbaz ‘льда волк’) прилагательным (*Guda-leubaz ‘богу милый’, *Segez-funzas ‘к победе готовый’, *Erbu-rīkaz ‘кабаном могучий’, *Kaupa-mannz ‘покупки человек’) или отглагольным корнем (*Alba-rīkaz ‘эльфом могучий’, *Fridu-baldraz ‘защитой смелый’, *Harja-swenþaz ‘войском сильный’).

б) дескриптивные композиты, первый элемент которых выступает в качестве оппозиции, атрибута или наречия по отношению ко второму, представленному в большинстве случаев существительным (*Ala-widuz ‘все-дерево’, *Gōda-geislaz ‘хороший заложник’, *Fastu-bernuz ‘сильный медведь’, *Leuba-weniz ‘милый друг’), а иногда глагольной основой (*Balda-waldaz ‘смело властвующий’, *Hardu-laibaz ‘твердо оставляющий’, *Hauha-waldaz ‘высоко властвующий’, *Weiha-laugō ‘свято вступающая в брак’). Эта разновидность композитов делится на два разряда в зависимости от того, изменяемой или неизменяемой частью речи выражен первый элемент: прилагательным (*Alja-wulbaz ‘чужой волк’), наречием (*Felu-mēriz ‘много знаменитый’), предлогом (*Anda-berhtaz ‘противо-блестящий’)

            Посессивные композиты образуют собой наиболее многочисленный и продуктивный морфологический тип древнегерманских двучленных имен собственных, что свидетельствует о морфологической специфике ономастического материала, ибо такая ситуация резко контрастирует с общеязыковой нормой, свойственной апеллятивам, согласно которой подобные композиты представлены весьма скудно по сравнению с другими морфологическими типами.

            Подобные композиты могут базироваться на детерминативах, и тут тоже происходит разделение на подтипы: посессивные композиты с управлением (*Weni-harjaz ‘друга войско (имеющий)’, *Alba-harjaz ‘эльфа очаг (имеющий)’) и дескриптивные (*Hauha-gaizaz ‘высокое копье (имеющий)’, *Frōda-harjas ‘мудрое войско (имеющий)’, причем вторая разновидность гораздо менее продуктивна и представлена меньшим количеством примеров.

            Последний морфологический тип, зафиксированный в древнегерманских двучленных именах собственных, «реализован в композитах, относящихся к двум крайне непродуктивным моделям – ‘предлог + существительное’ и ‘интенсифицирующий префикс + глагольная основа’ , каждая из которых представлена только одним nom.pr.»[22] : *Anda-weniz ‘противо-друг’; *In-geldaz ‘очень стоящий’.

 

4. Семантическая структура древнегерманских двучленных имен собственных.

            Семантическая структура имен собственных неоднократно вызывала интерес ученых, что объясняется различными факторами. Во-первых, набор элементов, засвидетельствованных в ономастическом материале, проливает свет на экстралинвистическую сферу: модель мира, систему ценностей, понятия о красоте носителей данной традиции. Во-вторых, в древнегерманской ономастической сфере сложилась определенная ситуация, отличающаяся от наиболее распространенного и типичного в современной среде случая, когда имена собственные являются бессодержательным знаком, «ярлыком», указывающим на объект, и реализующимся в двух аспектах – дистинктивном и интеграционном («Наиболее «чистые» имена собственные не несут совершенно никакой смысловой нагрузки сами по себе, в отрыве от объекта называния» [23]). Древнегерманские имена собственные семантически мотивированы, и каждый элемент обладает более или менее ясным смыслом. Однако, семантическая прозрачность не дает оснований считать, что древнегерманские имена в целом однозначны. Брэдли писал:  «Безусловно, имя Фредерик сформировано из слов со значениями «мир» и «правитель». Но действительное объяснение происхождения этого имени заключается в том, что компонент Fred- являлся одним из тех, которыми принято было начинать имя, и -ric – одним из тех, которыми часто заканчивались имена»[24]. Причина этого парадокса «кроется не в невозможности подобрать синтетическое значение для двух компонентов, а в реконструкции на основании исходных данных не оного, а нескольких значений (или амальгамы значений), не всегда поддающихся строго научной верификации»[25] .

            Еще один факт осложняет семантическую трактовку древнегерманских двучленных имен собственных. Дело в том, что в германском ареале наряду с «первичными» именами собственными функционировали так называемые «вторичные», возникшие в результате комбинаторных процессов (например, вариации), которым подверглись имена первого, основного типа. Сложение компонентов имен собственных в иных случаях было чисто механическим, что было вызвано необходимостью объединить в имени новорожденного компоненты имен обоих родителей, и это зачастую приводило к нарушению логических связей между компонентами (впрочем, по замечанию Солмсена, «эту ситуацию нельзя считать специфически германской»[26])

            Не следует упускать из вида и еще одно важное обстоятельство, а именно влияние моды, иногда способствовавшее объединению двух весьма популярных, но плохо сочетавшихся друг с другом семантически компонентов.

            Несмотря на перечисленные выше факторы, «достаточно обоснован оптимистический взгляд на семантическую трактовку nom.pr. в целом, поскольку древнегерманской ономастической традиции свойственна интенция на осмысленность как всего имени, так и его компонентов, определяемая мифопоэтическим статусом nom.pr., предполагающим значимость имени для судьбы его носителя.»[27]

            Среди значений элементов можно выделить двенадцать разделов (семантических полей):

1. Пространство и время. Локальные представления занимают у древних германцев центральную позицию, вытесняя темпоральные на периферию (зафиксирован единственный элемент ‘день’- *daga -, имена с этим компонентом: *Daga-þegwaz ‘дня слуга’, *Leuba-dagaz ‘милый день’, *Daga-berhtaz ‘днем блистающий’ и др.). Среди пространственно-временных понятий можно выделить несколько разделов:

а) Космология. Сюда относятся композиты со значением «земля» (*er(d)o-, напр., *Er(d)o-harjaz ‘земли войско’), «море» (*saiwa-, напр., *Saiwa-wulbaz ‘моря волк’, *Saiwa-warjaz ‘море защищающий’ и др.), «гора» (*berga-, напр., *Berga-wulbaz ‘горы волк’), «камень» (*staina-, напр., *Segez-stainaz ‘победы камень’, *Weiha-stainaz ‘священный камень’ и др.)

б) Явления природы. Эта сфера ограничивается всего двумя композитами: «снег» (*snaiwa-, напр., *Snaiwa-bernuz ‘снега медведь’) и «лед» (*īsa-, напр., *Īsa-harjaz ‘льда войско’, *Īsa-gardjō ‘льда ограда’), что указывает на климатические условия, в которых жили древние германцы.

в) Локально-темпоральные параметры: стороны света (*sunþa- ‘юг’, напр., *Sunþa-wulbaz ‘юга волк’; *austra- ‘восток’, напр., *Austra-munduz ‘востока защита’, *Austra-gautaz ‘востока гаут’; *westa- ‘запад’, напр., *Westa-mannz ‘запада человек’, *Westa-harjaz ‘запада войско’). Следует отметить, что компонента, обозначающего север, в древнегерманских именах не существовало – это связано в первую очередь с тем, что эта часть света ассоциировалась со средоточием всех злых сил, потенциальным прибежищем хаоса.

г) Вышеупомянутый компонент со значением «день». (Небезынтересно, что компонента «ночь» не существует – вероятно, по тем же причинам, что вызвали отсутствие составляющего «север».)

д) Компонент «путь» (*senþa-, напр., *Senþa-waldaz ‘путем властвующий’, *þursa-senþaz ‘великана путь’), привносящий в картину мира «идею динамики и объединяющий в своей семантике локальное и темпоральное» (Топорова,  стр. 130)

е) Количественные параметры представлены оппозициями ‘единичное – множественное’ (=’один – много’) и ‘частное – целое’  (*aina- ‘один’, напр., *Aina-harjaz ‘одно войско’, *fruma- ‘первый’, напр., *Fruma-rēdaz ‘первый совет’; *felu- ‘много’, напр., *Felu-mōdaz ‘много гнева’, *аla- ‘весь’, *Ala-widuz ‘все-дерево’, *Ala-weniz ‘все-друг’)

ж) Цветообозначения – довольно нерасчлененная группа, состоящая из трех элементов, выступающих в собственно цветовом, а не символическом значении (*erpa- ‘темный’, напр., *Erpa-wulbaz ‘темный волк’, *Erpa-mēriz ‘темный, знаменитый’, *blanka- ‘черный’, напр., *Blanka-mēriz ‘черный, знаменитый’, *rauda- ‘красный’, напр., *Rauda-wulbaz ‘красный волк’).

З) Топографические объекты: *haima- ‘мир, родина, дом’ напр., *Haima-harjaz ‘дома войско’, *gawjo- ‘край’, напр., *Widu-gawjō ‘краем могучий’, *landa- ‘страна’, напр., *Landa-friduz ‘страны совет’, *Landa-warjaz ‘страну защищающий’, *marko- ‘граница’, напр., *Marko-rēdaz ‘границы совет’, *wada- ‘брод’, напр., *Wada-wulbaz ‘брода волк’, *sali- ‘зал’, напр., *Sali-bergo ‘зала защита’, *Sali-gestiz ‘залом знаменитый’.

2. Флора. Зафиксирована в древнегерманских именах собственных довольно скудно: наиболее часто употребляются общие обозначения типа «лес, дерево» (*widu ‘лес, дерево’, напр., *Widu-gawjō, ‘леса край’, *Ala-widuz ‘все-дерево’, *Ragina-widuz ‘богов дерево’). Конкретные наименования деревьев «ясень» и «липа» (*aska- и *lendo- соответственно; напр., *Aska-mannz ‘человек ясеня’, *Segez-lendō ‘победы липа’) символизируют мужчину и женщину, а соответствующие имена представляют собой кеннинги (см. имя первого мужчины – Askr в «Старшей Эдде») и поэтому относятся к области поэтики, а не семантики.

3. Фауна. Элементы фауны в древнегерманских именах отражают не просто реальный животный мир того периода, но и его восприятие в мифологии и героической поэзии (к примеру, в именах собственных совершенно не упоминаются названия рыб, хотя рыболовство составляло один из главных промыслов древних германцев).

            Наибольшей частотностью отличается семантический элемент «волк» (*wulba-, напр., *Wulba-bernuz ‘волк, медведь’, *Wulba-gaizaz ‘волка копье’, *Wulba-haidu ‘волка вид’). «Помимо чисто анималистического значения (ср. *Widu-wulbaz ‘леса волк’), он несет определенную мифологическую нагрузку, отражая представления о хтоническом чудовище – волке Фенрире (см. *Laida-wulbaz ‘ненавистный волк’), об оборотничестве (*Mann-wulbaz ‘человек, волк’) и о преступнике, изгнанном из коллектива и отождествляемом с волком ) (см. *þenga-wulbaz ‘тинга волк’)»[28]. Иногда образ волка также замещает в кеннингах  мужа, воина (см. *Branda-wulbaz ‘меча волк’).

            Несомненное влияние героической поэзии обусловило высокую частотность и продуктивность элементов со значением «медведь» (*bernu-, напр., *Bernu-harduz ‘медведю твердый’, *Alba-bernuz ‘эльфа медведь’) и «кабан» (*ebru-, напр., *Ebru-weniz ‘кабана друг’, *Ebru-warkaz ‘(из-за) кабана бодрый’), ибо именно эти животные являлись для древних германцев символами мощи и силы, главных воинских доблестей. Среди птиц аналогичную функцию выполнял орел (*arnu-, напр., *Arnu-weigaz ‘орла битва’, *Arnu-wulbaz ‘орел, волк’). Упоминание в именах собственных ворона (*hrabna-, напр., *Wala-hrabnaz ‘павшего ворон’) отражает древнегерманскую мифологему о нем как о птице, ассоциирующейся с битвой (ср. вороны Одина – Хугин и Мунин), а змея – представления о страшном чудовище, от которого исходит угроза космосу (*wurma-, напр., *Wurma-harjaz ‘змея войско’) (ср. др.-исл. Miðgarðsormr – ‘змей срединного пространства’)

4. В сакральной сфере выделяется несколько семантических разделов, служащих для обозначения самого понятия священного, реализующегося в двух аспектах: *hailza-, напр.,  Hailza-weigaz ‘священная битва’ и *weiha-, напр., *Weiha-stainaz ‘священный камень’, субъектов религиозного поклонения – богов (*guda-, напр., *Guda-mannz ‘бога человек’, *ragina-, напр.,* Ragina-haiduz ‘богов вид’), их различных групп (*ansu- ‘ас’, напр., *Ansu-weniz ‘аса друг’, *alba- ‘эльф’, *Alba-wardaz ‘эльфа страж’) и отдельных представителей германского пантеона (в частности, Тора *þunra-, напр., *þunra-wulbaz ‘Тора волк’), а также культовых объектов (очаг, *azina-, напр., *Azina-wardaz ‘очага страж’ и др.). Присутствует понятие магии (*gandi-, напр., *Gandi-rīkaz ‘магией могучий’), магической песни (*sisja-, напр., *Sisja-berhtaz ‘магической песнью блистающий’). Ряд элементов бесспорно свидетельствует об актуальности языческого мировоззрения – в частности, упоминание великанов (*þursa-, напр., *þursa-senþaz ‘великана путь’): они были первыми обитателями вселенной и постоянными соперниками богов.

5. Антропоцентрическая сфера содержит общие обозначения человеческого коллектива (*kunja- ‘род’, напр., *Kunja-gastiz ‘рода гость’, *Kunja-waldaz ‘родом властвующий’), его конкретных представителей (*mann- ‘человек’, *Mann-leubaz ‘человеку милый’), *guma- ‘муж’, *Guma-rīkaz ‘мужем могучий’), а также этнических групп всех древнегерманских ареалов (*gauta-, ‘гаут’, *Gauta-widuz ‘гаута дерево’, *dani- ‘датчанин’, *Dani-heldjo ‘датчанина битва’, *rugi- ‘ругий’, *Rugi-wulbaz ‘ругия волк’, *angli- ‘англ’, *Angli-friduz ‘англа защита’, *Angli-skalkaz ‘англа слуга’ и др.) и некоторых негерманских племен (*walha- ‘кельт’, *Walha-rīkaz ‘кельтом могучий’, *fenna- ‘финн’, *Auda-fennaz ‘богатства финн’, *hūni-, * Hūni-munduz ‘гунна защита’). Судя по ономастическим данным, древнегерманские представления об окружающих племенах не отличались особым разнообразием.

6. Социально-юридическая сфера распадается на несколько семантических групп, при этом в качестве денотатов выступают социальная общность (*leuda- ‘народ’ *Leuda-bernuz ‘народа медведь’, *þeuda- с тем же значением, * þeuda-geislaz ‘народа заложник’), ее представители, занимающие высшую и низшую ступени социальной иерархии (*frawja- ‘господин’, *Frawja-lebaz ‘господина оставляющий’, *erla- ‘правитель’, *Erla-baldaz ‘(с) правителем смелый’, *skalka- ‘слуга’, *Guda-skalkaz ‘бога слуга’, *þegwa- ‘слуга’, *Daga-þegwaz ‘дня слуга’) и юридические институты ( *dōma- ‘суд’, *Dōma-heldjo ‘суда битва’, *þenga- ‘суд’, *þenga-weniz ‘суда друг’, *lagu- ‘закон’, *Lagu-mannz ‘закона человек’).

7. Экономическая сфера. Ключевая роль в данном случае принадлежит идее богатства (*auda-, *Auda-geislaz ‘богатства заложник’, *Auda-wakaz ‘(из-за) богатства бодрый’), которое ассоциировалось со счастьем, процветанием, успехом. Это понятие дополняется представлением об инструментах (*bōta- ‘выкуп’, *Bōta-wulbaz ‘выкупа волк’, *kaupa- ‘покупка’, *Kaupa-mannz ‘покупки человек’, *geba- ‘дар’, *Gebo-laikaz ‘даром играющий’) и объетах (*gasti- ‘гость’, *Sali-gastiz ‘чертога гость’) экономической деятельности.

8. Мир вещей отражен в древнегерманских именах собственных довольно скудно. Он ограничивается указанием на некоторые металлы (*eisarna- ‘железо’, *Eisarna-gardjō ‘железная ограда’), изделия из них (*hrenga- ‘кольцо’, *Hrenga-wulbaz ‘кольца волк’. Следует заметить, что кольца символизировали воинскую доблесть и удачу (ср. кеннинг, обозначающий вождя – «кольцедаритель»), и предмета, используемого в военных и ритуальных целях (*grīmo ‘маска’, *Arnu-grīmaz ‘орла маска’). Редуцированность «мира вещей», реализованного в менее чем двадцати именах собственных, может свидетельствовать об оторванности древнегерманской ономастической модели от быта и материальной стороны жизни.

9. Военная сфера, вне всякого сомнения, представлена наибольшим количеством имен собственных. Помимо этого, компоненты, ее составляющие, часто вступают в синонимические отношения (ср. пять обозначений битвы: *badwō-, *gunþjō-, *hadu-, *heldjō-, *weigaz-, по два обозначения копья *gaiza-, *uzda-, меча *heru-, *branda-, щита *randu-, *skeldu-). Система поражает детальностью описания, повышенным вниманием к мелочам и, вследствие этого, кажется чрезмерно «раздутой», гипертрофированной. Элементам, принадлежащим к данной семантической сфере, принадлежит высокая валентность (напр., *harja- (28) и *-harjaz (40), *gaiza- (19) и *-gaizaz (34)). Вышеуказанные особенности очевидно возникли под мощным влиянием героической поэзии на древнегерманскую ономастическую систему и свидетельствуют о тесном взаимодействии языковых и поэтических факторов при образовании двучленных имен собственных.

10. Абстрактные понятия объединяют обозначения из локально-темпоральной (*aiwa- ‘время’, *Aiwa-rīkaz ‘временем могучий’, *ferhwa- ‘жизнь’, *Ferhwa-laibaz ‘жизнь оставляющий’), сакральной (*rūno- ‘тайна’, *Rūno-heldjo ‘тайны битва’), военной (*þrudjo- ‘сила’, *Segez-þrudjo ‘победы сила’, *hlōda ‘слава’, *Hlōda-weigaz ‘славы битва’), ментальной (*hugi- ‘ум’, *Hugi-bernuz ‘ума медведь’, *witra- ‘ум’, *Witra-gaizaz ‘ума копье’, *welja- ‘воля’, *Welja-helmaz ‘воли шлем’) и бытовой (*rēda-, *Daga-rēdaz ‘дня совет’, *amala- ‘труд’, *Amala-fridu ‘труда защита’, *helpa- ‘помощь’, *Helpa-rīkaz ‘помощью могучий’, *þul(d)a- ‘терпение’, * þul(d)a-weniz ‘терпения друг’) сфер. В этом разделе фигурируют элементы, обозначающие высшие ценности древнегерманской модели мира (счастье - *hlōda, hrōda, благо - *ansti-, *Ansti-wulbaz ‘блага волк’) и их визуальное воплощение – блеск (*auza-, *Auza-wandilaz ‘блеска вандал’). В сравнении с детально разработанными положительными понятиями отрицательные очевидно отступают на второй план и исчерпываются всего двумя примерами (*agi- ‘страх’, *Agi-munduz ‘(от) страха защита’, *neida- ‘ненависть’, *Neida-hadun ‘ненависти битва’). Такое соотношение положительных и отрицательных элементов свидетельствует о тенденции к героизации древнегерманской ономастической модели мира.

11. Среди атрибутов выделяются неодинаковые по объему группы. Обозначения «нейтральных» признаков, характеризующих положение предмета в пространстве, и другие его особенности, весьма немногочисленны (*langa- ‘длинный’, *Langa-bardaz ‘длинный топорик’, *hauha- ‘высокий’, *Hauha-wardaz ‘высокий страж’, *stōra- ‘большой’, *Stōra-wulbaz ‘большой волк’), в то время как компоненты, обозначающие воинские доблести (*frama- ‘смелый’, *Frama-harjaz ‘смелое войско’, *hwata’ ‘быстрый’, *Gaiza-hwataz ‘(с) копьем быстрый’, *rīka- ‘могучий’, *Rīko-heldjo ‘могучая битва’, *wakra- ‘бодрый’, *Ebru-warkaz ‘(из-за) кабана бодрый’, *ermana- ‘великий’, *Ermana-rīkaz ‘великий, могучий’ и т.д.). Наряду с положительной оценкой (‘великий’, ‘благородный’, ‘хороший’) в именах собственных содержится и отрицательная (*arga- ‘трусливый’, *Arga-haiduz ‘трусливый вид’, *laida- ‘ненавистный’, *Laida-wulbaz ‘ненавистный волк’), но их роль сведена к минимуму.

12. Семантическая область «предикаты» заполнена неравномерно: наименования общих действий (*werka- ‘делать’, *Segez-werkaz ‘победу использующий’, *neuta- ‘использовать’, *Gaiza-neutaz ‘копье использующий’) и группа глаголов движения (*ganga- ‘идти’, *Welja-gangaz ‘(к) воле идущий’, *fara- ‘ехать’, *Weiha-faraz ‘священно едущий’, *reida- ‘скакать’, *Alba-reidaz ‘(к) эльфу скачущий’) сопровождаются обозначениями действий, типичных для социальной (*walda- ‘властвовать’, *Saiwa-waldaz ‘морем властвующий’), экономической (*beuda- ‘предлагать’, *Sisja-beudaz ‘магическую песнь предлагающий’) и военной (*warja- ‘защищать’, *Landa-warjaz ‘страну защищающий’). В целом ограниченное количество предикатов, зафиксированных в элементах имен собственных, свидетельствует об отсутствии динамики и субстантивности ономастической системы.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Часть II

            Вгот. Aga-harjaz

1.     Общегерманская форма: *Aga(na)-harjaz

2.     Перевод: страха войско (имеющий)

3.     Встречается, кроме готского, в бургундском (Agi-harius), древнеисандском (Agn-arr), древневерхненемецком (Egin-heri) и лангобардском (Ag-hari) языках.

4.     Валентность составляющих элементов: *agi- (11), -*harjaz (40). Второй элемент может выступать  в обеих позициях (*Harja-funsaz ‘войско-жаждущий’)

5.     Посессивный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное)

6.     Первый элемент представляет собой абстрактное понятие с ярко негативной окраской, второй принадлежит к военной семантической сфере.

 

 

            Вгот. Eu-ricus

1.     Общегерманская форма: Aiwa-rīkaz

2.     Перевод: временем могучий

3.     Встречается также в древнеисландском (Ei-ríkr), древнесаксонском (E-ricus), древневерхненемецком (Eua-rix) языках.

4.     Валентность составляющих элементов: *aiwa- (1), -*rīkaz (50). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Rīka-wulbaz ‘могучий волк’)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + прилагательное)

6.     Первый элемент – абстрактное понятие темпорального характера, второй – атрибут, обозначающий признак, чрезвычайно важный для древнегерманской модели мира.

 

 

Вгот. Ala-mods

1.     Общегерманская форма: *Ala-mōdaz

2.     Перевод: все-гнев (имеющий)

3.     Встречается также в древнеисландском (Ǫl-móðr), древневерхненемецком (Ala-moth)

4.     Валентность составляющих элементов: *ala- (13), -*mōdaz (10). Второй элемент может выступать в обеих позициях (Mōda-harjaz ‘гнева войско (имеющий)’

5.     Посессивный дескриптивный композит (прилагательное + существительное)

6.     Первый элемент принадлежит к семантической сфере «пространство и время», представляет собой количественный параметр, входит в семантическую парадигму, представленную двумя элементами (все – часть). Второй элемент входит в семантическую область абстрактных понятий, ментальной, эмоциональной сферы.

 

 

Огот. Amala-suintha

1.     Общегерманская форма: *Amla-swenþō

2.     Перевод: трудом сильная

3.     Встречается также в древневерхненемецком (Amal-suint)

4.     Валентность составляющих элементов: *amla- (4), -*swenþaz (4). Второй элемент может выступать  обеих позициях (*Swenþa-rīkaz ‘сильный, могучий’)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное  в косв. падеже + прилагательное)

6.     Первый компонент представляет собой абстрактное понятие, относящееся к бытовой сфере. Второй элемент представлен признаком, играющим важную роль в древнегерманской модели мира.

 

 

Огот. Angel-frith

1.     Общегерманская форма: *Ang(i)la-friduz

2.     Перевод: англов защиту (имеющий)

3.     Также встречается в древневерхненемецком (Engil-frid)

4.     Валентность составляющих элементов: *Ang(i)la- (3), -*friduz (28). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Fridu-geislaz ‘защиты заложник’)

5.     Посессивный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное)

6.     Первый элемент имеет антропоцентрическую семантику, обозначает этническую группу. Второй элемент относится к военной сфере.

 

 

Вгот. As-valdus

1.     Общегерманская форма: *Ansu-waldaz

2.     Перевод: асами властвующий

3.     Также встречается в древнеисландском (*Ás-valdi), древнеанглийском (Ōs-weald), древневерхненемецком (Anso-vald)

4.     Валентность составляющих элементов: *Ansu- (23), -*waldaz (20). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Walda-harjaz ‘власти войско (имеющий)’). Второй элемент не может употребляться  в первой позиции по сакральным соображениям

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + глагольная форма)

6.     Первый элемент относится к сакральной сфере, обозначает группу субъектов религиозного поклонения. Второй элемент является предикатом, имеет социальный оттенок.

 

 

 

Гот. Arg-aithus

1.     Общегерманская форма: *Argija-haidun

2.     Перевод: трусливый вид (имеющий)

3.     Также встречается в лангобардском (Arg-aid)

4.     Валентность составляющих элементов: *Argija- (2), *haidun (7). Данные элементы могут выступать только в представленных позициях

5.     Посессивный дескриптивный композит (прилагательное + существительное)

6.     Первый композит относится к семантической сфере атрибутов и принадлежит к редко употреблявшимся обозначениям отрицательных качеств. Второй элемент принадлежит к сфере абстрактных понятий.

 

 

Вгот. Atha-wulfus

1.     Общегерманская форма: *Aþa-wulbaz

2.     Перевод: благородный волк

3.     Также встречается в древнеисландском (Alfr < *Að-úlfr), древнеанглийском (Að-wulf), древневерхненемецком (Atha-ulf)

4.     Валентность составляющих элементов: *Aþa- (12), -*wulbaz (72). Второй элемент является наиболее частотным в древнегерманских языках и может выступать в обеих позициях (*Wulba-gastiz ‘волка гость’)

5.     Дескриптивный детерминатив (прилагательное + существительное)

6.     Первый элемент является атрибутом и обладает ярко выраженной позитивной коннотацией. Второй элемент относится к семантической сфере «фауна» и несет определенную мифологическую нагрузку, а так же может замещать в кеннингах понятия «муж, воин».

 

 

 

 

 

Вгот. Asca-ricus

1.     Общегерманская форма: Aska-rīkaz

2.     Перевод: ясенем (ясеневым копьем?) могучий

3.     Также встречается в древневерхненемецком (*Ascha-rīch)

4.     Валентность составляющих элементов: *Aska- (2), -*rīkaz (50). Второй элемент является одним из наиболее распространенных и может фигурировать в обеих позициях (*Rīka-wulbaz ‘могучий волк’)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + прилагательное)

6.     Первый элемент представляет собой некоторую трудность для перевода (и, следственно, для определения его семантической сферы): он может принадлежать к семантической сфере флоры, обозначая дерево, к военной семантической сфере, обозначая оружие, изготовленное из данного дерева, либо символизировать мужчину (см. кеннинг «ясень битвы») и,  в таком случае, относиться к антропоцентрической сфере. Второй элемент является атрибутом, обозначающий одну из высших ценностей в древнегерманском представлении

 

 

Вгот. Athana-gildus

1.     Общегерманская форма: *Aþana-geldaz

2.     Перевод: благородный, стоящий

3.     Также встречается в древневерхненемецком (Atana-gild)

4.     Валентность составляющих элементов: *Aþa- (12), -*geldaz (4). Оба элемента употребляются только в данных позициях

5.     Координативный композит (прилагательное + причастие)

6.     Оба элемента принадлежат к атрибутивной сфере и представляют собой положительные характеристики

 

 

Огот. Od-win

1.     Общегерманская форма: *Auda-weniz

2.     Перевод: богатства друг

3.     Также встречается в древнеисландском (Aunn < *Auð-winR), древнеанглийском (Ead-wine), древневерхненемецком (Ao-win)

4.     Валентность составляющих элементов: *Auda- (16), -*weniz (16). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Weni-geldaz ‘друга стоящий’)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное)

6.     Первый элемент принадлежит к экономической семантической сфере, играет  в ней ключевую роль. Второй элемент относится к антропоцентрической сфере с оттенком социальных отношений

 

 

Вгот. Ber-ulfus

1.     Общегерманская форма: *Berōn-wulbaz

2.     Перевод: медведь, волк.

3.     Также встречается в древнеисландском (Biǫrn-úlfr), древнесаксонском (Bern-olf), древневерхненемецком (Bern-ulf)

4.     Валентность составляющих элементов: *bernu- (8), *wulbaz (72). Оба элемента широко распространены и могут выступать как в первой, так и во второй позициях (*Widu-bernuz ‘леса медведь’, *Wulba-rīkaz ‘волком могучий’)

5.     Координативный композит (существительное + существительное)

6.     Оба компонента относятся к сфере фауны и символизируют боевые качества, присущие данным животным (силу, выносливость, ярость)

 

 

 

 

Вгот. Arla-Baldus

1.     Общегерманская форма: Erla-baldaz

2.     Перевод: (из-за) правителя смелый

3.     Также встречается в древнеисландском (Jarl-baldr), древневерхненемецком (Erla-bald)

4.     Валентность составляющих элементов: *Erla- (3), -*baldaz (4). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Balda-mōdaz ‘смелый дух (имеющий)’)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + прилагательное)

6.     Первый элемент относится к социально-юридической сфере; второй – к сфере атрибутов

 

 

Гот. Hermana-ricus

1.     Общегерманская форма: Ermana-rīkaz

2.     Перевод: великий, могучий

3.     Также встречается  древнеисландском (Jormun-rekr), древнеанглийском (Eormen-rīc), древнесаксонсоком (Em-rīcus), древневерхненемецком (Ermin-rīk)

4.     Валентность составляющих элементов: *Ermana- (4), -*rīkaz (50). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Rīka-munduz ‘могучая защита)

5.     Координативный композит (прилагательное + прилагательное)

6.     Оба элемента принадлежат к атрибутивной сфере и обозначают качества, рассматривавшиеся древними германцами как сугубо положительные, принадлежащие  истинному воину

 

 

 

 

Вгот. Fili-mir

1.     Общегерманская форма: Felu-mēriz

2.     Перевод: много знаменитый

3.     Также встречается в древневерхненемецком (Filo-mār)

4.     Валентность составляющих элементов: *Felu- (2), -*mēriz (34). Оба элемента могут выступать только в данных позициях

5.     Дескриптивный детерминатив (наречная форма + прилагательное)

6.     Первый элемент входит в семантическую сферу «пространство и время», является количественным параметром и входит в оппозицию «один – много». Второй элемент входит в атрибутивную семантическую сферу и выражает признак, являвшийся весьма существенным для древнегерманского сознания

 

 

Гот. Friþa-reikeis

1.     Общегерманская форма: Fridu-rīkaz

2.     Перевод: защитой могучий

3.     Также встречается в древнеисландском (Frið-ríkr), древнеанглийском (Friðu-rīc), древневерхненемецком (Frithu-rīc)

4.     Валентность составляющих элементов: *Fridu- (9), -*rīkaz (50). Оба элемента могут встречаться как в первой, так и во второй позиции (*Þeuda-friduz ‘народа защиту (имеющий)’, *Rīko-heldjo ‘могучая битва’)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + прилагательное)

6.     Первый элемент принадлежит к военной семантической сфере, имеет абстрактное значение. Второй элемент относится к атрибутивной сфере

 

 

                                     

 

              Гот. Gesa-lecus

1.     Общегерманская форма: *Gaiza-laikaz

2.     Перевод: копьем играющий

3.     Также встречается в древнеисландском языке (Geir-leikr), в древневерхненемецком (Gaire-laig)

4.     Валентность составляющих элементов: *Gaiza- (19), -*laikaz (9). Оба элемента могут выступать как  в первой, так и во второй позиции (*Hūna-gaizaz ‘гунна копье (имеющий)’, *Laika-weniz ‘игры друг’)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + причастие)

6.     Первый элемент относится к военной семантической сфере; обозначает оружие. Второй элемент принадлежит к семантической сфере предикатов, обозначает бытовое (либо сакральное) действие

 

 

                   Огот. Gundi-hildi

1.     Общегерманская форма: *Gunþjo-heldjō

2.     Перевод: битву битвы (имеющая)

3.     Также встречается в древнеисландском (Gunn-hildr), древневерхненемецком (Gundi-hild)

4.     Валентность составляющих элементов: *Gunþjo- (28), -*heldjō (25). Оба элемента могут выступать как в первой, так и во второй позиции (*Harja-gunþjo ‘войска битву (имеющая)’, *Heldjō-wulbaz ‘битвы волк’)

5.     Посессивный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное в косв. падеже)

6.     Оба элемента принадлежат к военной семантической сфере и обозначают абстрактное явление. Данный композит является семантически тавтологическим и имеет несколько синонимов (*Gunþjo-haþun, *Heldjo-badwō, *Heldjo-weig(j)az)

 

 

              Огот. Gude-leub

1.     Общегерманская форма: Guda-leubaz

2.     Перевод: богом любимый (богу милый)

3.     Также встречается в древнеисландском (Guði-liufr), древневерхненемецком (Gote-liub)

4.     Валентность составляющих элементов: *Guda- (11), -*leubaz (4). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Leuba-dagaz). Первый элемент не может употребляться во второй позиции по сакральным соображениям

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + прилагательное)

6.     Первый элемент входит в сакральную семантическую сферу и обозначает объект религиозного поклонения. Второй принадлежит к атрибутивной семантической сфере и обладает ярко выраженной положительной коннотацией

 

 

              Гот. Gante-rit

1.     Общегерманская форма: *Gandi-rēdaz

2.     Перевод: волшебства совет (имеющий)

3.     Также встречается в древневерхненемецком (Gend-rād)

4.     Валентность составляющих элементов: *Gandi- (2), -*rēdaz (26). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Rēda-gaizaz ‘совета копье (имеющий)’)

5.     Посессивный композит с управлением (существительное  в косв. падеже + существительное в косв. падеже)

6.     Первый элемент принадлежит к сакральной семантической сфере, обозначает священное явление. Второй элемент относится к сфере абстрактных понятий (бытовое явление)

 

 

                   Огот. Here-lieva, вгот. Argi-leuua

1.     Общегерманская форма: *Harja-leubaz

2.     Перевод: войском любимый

3.     Также встречается в древнеисландском (Her-liúfr), древневерхненемецком (Her-liup)

4.     Валентность составляющих элементов: *Harja- (28), -*leubaz (4). Оба элемента могут выступать как в первой, так и во второй позициях (*Ragina-harjaz ‘богов войско (имеющий)’, *Leuba-dagaz ‘милый день (имеющий)’)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + прилагательное)

6.     Первый элемент входит в военную семантическую сферу, обозначает социальную группу. Второй элемент относится к атрибутивной семантической сфере

 

 

              Гот. Ammius (< *Hama-þius)

1.     Общегерманская форма: *Hama-þegwaz

2.     Перевод: оболочки слуга

3.     Также встречается в древнеисландском (эддическом) (Ham-ðir), древневерхненемецком (Hama-deo)

4.     Валентность составляющих элементов: *Hama- (1), -*þegwaz (10). Оба элемента могут выступать только в данных позициях

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное)

6.     Первый элемент относится к семантической сфере абстрактных понятий. Второй принадлежит к социально-юридической сфере (+ антропоцентрическая)

 

 

              Вгот. Cuni-uld

1.     Общегерманская форма: *Kunja-waldaz

2.     Перевод: родом властвующий

3.     Также встречается в древнеанглийском (Cyne-wald), древневерхненемецком (Chuni-ald)

4.     Валентность составляющих элементов: *Kunja- (4), -*waldaz (20). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Walda-harjaz ‘власти войско (имеющий)’

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное)

6.     Первый компонент принадлежит к антропоцентрической сфере, обозначает общее обозначение человеческого коллектива. Второй элемент относится к сфере предикатов и имеет социально-юридическое значение

 

 

              Гот. Lagari-manus

1.     Общегерманская форма: *Lagu-mannz

2.     Перевод: человек закона

3.     Также встречается в древнеисландском (Lǫg-maðr), древнеанглийском (Lag-mann)

4.     Валентность составляющих элементов: *Lagu- (1), -*mannz (7). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Mann-wulbaz ‘человек-волк’)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное  в косв. падеже + существительное)

6.     Первый компонент относится к антропоцентрической сфере и является для этой сферы ключевым понятием. Второй компонент относится к социально-юридической сфере, обозначает юридический институт

 

 

             

              Вгот. Leove-gildus

1.     Общегерманская форма: *Leuba-geldaz

2.     Перевод: милый (любимый), ценный (стоящий)

3.     Также встречается в древневерхненемецком (Liuvi-gild)

4.     Валентность составляющих элементов: *Leuba- (5), -*geldaz (4). Оба элемента могут фигурировать только в данных позициях

5.     Координативный композит (прилагательное + причастие)

6.     Оба элемента относятся к атрибутивной сфере и выражают сугубо положительные качества в древнегерманской ономастической модели мира

 

 

              Вгот. Ran-arius

1.     Общегерманская форма: *Ragina-harjaz

2.     Перевод: богов войско (имеющий)

3.     Также встречается в вандальском (Ragin-ari), древнеисландском (Ragn-arr), древнесаксонском (Regin-heri), древневерхненемецком (Ragan-har)

4.     Валентность элементов: *Ragina- (13), -*harjaz (40). Второй элемент может употребляться и в первой позиции (Harja-funsaz ‘войско жаждущий’). Первый элемент не может выступать во второй позиции по сакральным соображениям

5.     Посессивный детерминатив с управлением (существительное в косв. падеже + существительное в косв. падеже)

6.     Первый элемент принадлежит к сакральной семантической сфере и обозначает объект религиозного поклонения. Второй элемент относится к военной семантической сфере и обозначает человеческий коллектив, объединенный их принадлежностью к данной семантической сфере

 

 

 

 

              Вгот. Reca-ulfus

1.     Общегерманская форма: *Rīka-wulbaz

2.     Перевод: могучий волк

3.     Также встречается в бургундском (Ric-ulfus), древнеисландском (Rík-úlfr), древневерхненемецком (Rīh-olf)

4.     Валентность составляющих элементов: *Rīka- (8), -*wulbaz (72). Оба элемента могут выступать как в первой, так и во второй позициях (см. примеры выше)

5.     Дескриптивный детерминатив (прилагательное + существительное)

6.     Первый элемент принадлежит к атрибутивной семантической сфере, обозначает качество, игравшее существенную роль  в древнегерманской модели мира. Второй элемент относится к сфере фауны. Помимо этого, несет на себе определенную мифологическую функцию и может выступать как обозначение воина

 

 

              Вгот. Sala-mirus

1.     Общегерманская форма: *Sali-mēriz

2.     Перевод: чертогом знаменитый

3.     Также встречается в древневерхненемецком (Salu-mār)

4.     Валентность составляющих элементов: *Sali- (2), -*mēriz (34). Оба элемента могут выступать только в данных позициях

5.     Детерминативный композит с управлением

6.     Первый элемент относится к семантической сфере «пространство и время» и представляет собой топографический объект. Второй элемент принадлежит к атрибутивной семантической сфере

 

 

 

 

              Вгот. Segi-fredus

1.     Общегерманская форма: *Segez-friduz

2.     Перевод: победы защиту (имеющий)

3.     Также встречается в древнеисландском (Sig-rǫðr), древнеанглийском (Sige-frið, древневерхненемецком (Sigi-frid)

4.     Валентность составляющих элементов: *Segez- (29), -*friduz (28). Второй элемент может выступать в обеих позициях (*Fridu-geislaz ‘защиты заложник’)

5.     Посессивный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное в косв. падеже)

6.     Оба элемента принадлежат к военной семантической сфере; первый обозначает результат военных действий, второй – один из способов войны

 

 

              Огот. Sinde-riþ

1.     Общегерманская форма: *Senþa-rēdaz

2.     Перевод: пути совет (имеющий)

3.     Также встречается в древневерхненемецком (Sinda-rād)

4.     Валентность составляющих элементов: *Senþa- (2), -*rēdaz (26). Оба элемента могут выступать как в первой, так и во второй позиции (*Þursa-senþaz ‘великана путь (имеющий)’, *Rēda-gaizaz ‘совета копье (имеющий)’)

5.     Посессивный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное в косв. падеже)

6.     Первый компонент принадлежит к семантической сфере «пространство и время» и соединяет в себе локальный и темпоральный аспекты. Второй элемент относится к сфере абстрактных понятий (бытовой оттенок)

 

 

 

             

              Вгот. Sise-butus

1.     Общегерманская форма: *Sisja-beudaz

2.     Перевод: магическую песнь предлагающий

3.     Также встречается в древненемецком (Sis-bod)

4.     Валентность составляющих элементов: *Sisja- (4), -*beudaz (2). Оба элемента встречаются только в данных позициях

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + причастие)

6.     Первый элемент относится к сакральной семантической сфере, обозначает действие, имеющее статус священного. Второй элемент принадлежит к семантической сфере предикатов (экономическое, бытовое действие)

 

 

              Вгот. Suni-ulfus

1.     Общегерманская форма: *Sunja-wulbaz

2.     Перевод: истины волк

3.     Также встречается в древнеисландском (Sunn-úlfr), древневерхненемецком (Sunni-ulf)

4.     Валентность составляющих элементов: *Sunja- (3), -*wulbaz (72). Второй элемент может выступать в обеих позициях (примеры см. выше) и является наиболее распространенным среди вторых элементов

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное)

6.     Первый элемент относится к семантической сфере абстрактных понятий (ментальное значение), второй – к семантической сфере фауны, причем несет сильную мифологическую нагрузку

 

 

 

 

              Вгот. Þeudi-mundus

1.     Общегерманская форма: *Þeuda-munduz

2.     Перевод: народа защиту (имеющий)

3.     Также встречается в древнеисландском (Þióð-mundr), древневерхненемецком (Theude-mund)

4.     Валентность составляющих элементов: *Þeuda- (19), -*munduz (29). Второй элемент может выступать также и в первой позиции (Mundu-rīkaz ‘защитой могучий’)

5.     Посессивный композит с управлением (существительное в косв. падеже + существительное в косв. падеже)

6.     Первый элемент принадлежит к социально-юридической семантической сфере и обозначает социальную общность. Второй элемент принадлежит к военной семантической сфере

 

 

              Огот. Þeude-ricus

1.     Общегерманская форма: *Þeuda-rīkaz

2.     Перевод: народом могучий

3.     Также встречается в вандальском (Theuda-rix), древнеисландском (Þióð-ólfr), древнесаксонском (Thied-rīc), древневерхненемецком (Thioti-rīh)

4.     Валентность составляющих элементов: *Þeuda- (19), -*rīkaz (50). Второй элемент может выступать также и в первой позиции (примеры см. выше)

5.     Детерминативный композит с управлением (существительное  в косв. падеже + прилагательное)

6.     Первый элемент принадлежит к социально-юридической семантической сфере и обозначает социальную общность. Второй элемент относится к атрибутивной семантической сфере

 

 

 

Заключение.

        

Древнегерманский ономастический материал, представленный двуосновными именами, составляет сложную, разветвленную, но стройную и в своем роде логичную систему, отличающуюся от системы апеллятивов и свидетельствующую о многих особенностях мировосприятия древних германцев, что наиболее ярко проявляется в семантике имен. Очевидно, что имена собственные имели много общего с кеннингами, но, в то же время, эти два пласта лексики не смешивались с собой, а, скорее, являлись двумя параллельными и взаимодополняющими областями германской поэтики, служили разным коммуникативным целям и употреблялись в различных условиях.

 

Следует заметить, что древнегерманские имена отличаются от своих современных эквивалентов. В первую очередь это связано с разным пониманием сущности имени и именования. Для древних германцев nomina propria были выразителями заключенных в них идей и понятий, в то время как современные имена играют роль своеобразных «ярлыков», служат опознавательным знаком той или иной личности.

 

Ономастические композиты включают в себя многочисленные именные и некоторые глагольные формы в различных комбинациях, что свидетельствует о богатстве и разнообразии данной системы.

 

 

 

 

 

 

 

 

Библиография.

1.     Bezzenberger. Über die A-Reihe der gotischen Sprache. – Göttingen, 1984.

2.     Bradley H. The Goths. – New York, 1898.

3.     Espersen O. The philosophy of grammar. – London, 1924.

4.     Feist, S. Vergleichendes Wörterbuch der Gotischen Sprache. – Halle/Saale, 1906.

5.     Gardiner A.H. The theory of proper names. – London, 1910.

6.     Hessel K. Altdeutsche  Frauennamen. – Bonn, 1917

7.     Lehmann W.P. A Gothic etymological dictionary. – Leiden, 1986.

8.     Malinowski B. A scientific theory of culture and other essays. – Chapel Hill, 1944.

9.     Pulgram E. Indo-European personal names. – Oxford, 1947.

10.  Procopius. Bello Gothicum. – Leipzig, 1904.

11. Solmsen F. Indogermanische Eigennamen als Spiegel der Kulturgeschichte. – Heidelberg, 1922.

12. Schönfeld M. Wörterbuch der altgermanischen Personen- und Völkernamen. – Heidelberg, 1911.

13. Shröder E. Deutsche Namenkunde.- Stuttgart, 1941.

14. Cтеблин-Каменский М.И. Древнеисландская топономастика как материал к истории имени собственного. – Скандинавский сборник. – Таллинн, 1961.

15. Топоров В.Н. Проблемы славянской этнографии. – Ленинград, 1979.

16. Топоров В.Н. Имена. – Мифы народов мира. – М., 1980.

17. Топорова Т.В. Культура в зеркале языка: древнегерманские двучленные имена собственные. – М., 1996.

18. Werle G. Die ältesten germanischen Personennamen. – Straßburg, 1970.

19. Wrede F. Über die Sprache der Ostgoten in Italien. – Quellen und Forschungen zur Sprach- und Culturgeschichte der germanischen Völker.– Straßburg. 1891..